В третьем выпуске нью-йоркского альманаха «Воздушные пути», вышедшем в 1963 году, были напечатаны короткие воспоминания о Мандельштаме, автором которых числился некто Григорий Рабинович:
В декабре 1911 г. Мандельштам явился в «Бродячую собаку» и сказал экспромтом:
«Господа, я нашёл за границей, в Италии, пергаменты неизвестного поэта Caius’a Stultitius’a и перевёл их; они отличаются закруглённой античной глупостью; вот они: —
Катится по небу Феб в своей золотой колеснице, Завтра тем же путём он возвратится назад.
— о —
Ветер высоких дерев срывает жёлтые листья. Делия, посмотри, фиговых сколько листов.
— о —
Делия, где ты была? — Я лежала в объятьях Морфея. Женщина! ты солгала! — в них я покоился сам.
В ноябре/декабре 1913 года Осип Эмильевич поссорился с родителями и поехал гостить в санаторию моего отца доктора Рабиновича в Мустамяки. Вернувшись, посетил меня: «Гриша, я написал стишки»: —
В девятьсот тринадцатом, как яблоко румян, Был канонизирован святой Мустамиан, И к вечному блаженству приобщён, Что от чудовищных родителей рождён.
Серебро закладывал, одежды продавал И тысячу динариев менялам задолжал. Гонят слуги палками того, кто худ и нищ, Охраняют граждане добро своих жилищ.
Эти воспоминания предварялись небольшим пояснением от редакции «Воздушных путей»: «Григорий Семёнович Рабинович, ныне здравствующий в Аргентине, в молодости, в Петербурге, дружил с Осипом Эмильевичем Мандельштамом».
Кто такой этот загадочный Григорий Семёнович Рабинович, и как складывалась его судьба до отъезда в Аргентину?
Кое-какая информация о Рабиновиче обнаруживается в воспоминаниях младшего из трёх братьев Мандельштамов – Евгения Эмильевича:
Около самой станции, на опушке леса, в Мустамяки, незадолго до войны 1914 года петербургский врач Рабинович выстроил двухэтажный комфортабельный по тем временам пансионат, быстро завоевавший популярность. Владелец пансионата был давним и хорошим знакомым матери. Его сын, довольно непутёвый юноша, дружил с моим братом Александром. Оба они ухаживали за одной и той же девушкой. Сохранилась фотография, где все трое сняты в саду пансионата, ставшего местом поездок молодых Мандельштамов как зимой, так иногда и летом.
Благодаря содействию Г. Г. Суперфина и В. М. Дзевановского, нам удалось ознакомиться с университетским личным делом Рабиновича. Вот сведения из него:
Рабинович Григорий Семёнович был зачислен на японско-китайский разряд Факультета восточных языков в октябре 1918. Жил: на 1923 г. Невский 112 кв. 8.
Прослушал курс юридических наук в П<етербургском> И<мператорском> У<ниверситете> (1911–1915), не окончил так как был призван на военную службу, затем взял отсрочку по состоянию здоровья. Иудейского вероисповедания.
Поступил в 1901 и окончил в 1910 году главное немецкое училище при лютеранской церкви Св. Петра в СПб. с серебряной медалью.
Сын лекаря Григорий Шиманович Рабинович, родился в Вильно 20 декабря 1892, жил на 1910 Пушкинская ул. 17 кв. 1 (кв. Арона Рабиновича, дяди). В 1914 Пушкинская 14 в меблированных комнатах Россия.
Родители: врач Шимон-Зимель (Семён) Гирш-Беркович и Розалия Яковлевна Дайхес. <…>
Ходатайствовал Ник<олай> Вл<адимирович> Вестман, директор департамента общих дел М<инистерства> Н<ародного> П<росвещения>, перед ректором П<етербургского> И<мператорского> У<ниверситета> В. М. Шимкевичем за Рабиновича: «сын доктора медицины, который много лет пользует мою семью и неоднократно оказывал мне неоценимые услуги, в политическом отношении вполне безупречен».
Не поступил в П<етербургский> И<мператорский> У<ниверситет> в 1910 по причине «переполнения нормы для лиц иудейского вероисповедания». 24 октября 1914 в 7 вечера принял облатку сулему, был доставлен в Обуховскую больницу. Причина попытки самоубийства тяжёлые условия жизни.
Ещё ряд фактов о семье Григория Рабиновича и санатории Рабиновича-отца «Санитас» позволяет установить обращение к газетному материалу. В номере гельсингфорской газеты «Северная жизнь» от 20 февраля 1919 года находим сообщение: «В минувшее воскресенье сгорел русский пансионат в Мустамяках. Ущерб составил 200000 марок». В номере гельсингфорской газеты «Новая русская жизнь» от 9 марта 1920 года помещено следующее траурное объявление: «Всем друзьям и знакомым, почтившим память 2 с<его> м<есяца> дорогого доктора Семёна Григорьевича Рабиновича выражает глубокую благодарность Елизавета Федоровна Казаринова». А в номере этой же газеты от 1 июня 1921 года имя Григория Рабиновича всплывает ещё раз: «Умоляю лиц, знающих местопребывание семьи Бориса Михайловича Виткинда, сообщить Г. С. Рабиновичу Constantinople Péra rue Asmali Medjid 35 Redaction de «Presse du soir» – G. Rabinovitch».
Если расположить эти сведения в хронологическом порядке и соотнести их с фактами из жизни Мандельштама, получится следующая сводка:
Григорий Рабинович (далее – Г. Р.) родился 20 декабря 1892 года в Вильно. По-видимому, его семья там и подружилась с семьей матери Мандельштама Флоры Осиповны Вербловской («владелец пансионата был давним и хорошим знакомым матери»), которая тоже родилась и окончила гимназию в Вильно.
Затем семья Г. Р., как и семья Мандельштама, переехала в Петербург, где в 1901 г. Г. Р. поступил в главное немецкое училище при лютеранской церкви Св. Петра (окончил в 1910 г. с серебряной медалью) – Мандельштам поступил в Общеобразовательную школу им. В. Н. Тенишева в 1899 г.; окончил Тенишевское училище в 1907 г. без медали.
В 1910 г. Г. Р. не поступил в Петербургский университет «по причине “переполнения нормы для лиц иудейского вероисповедания”» – Мандельштаму помешала эта же причина. Однако в 1911 г. Г. Р. все-таки удалось поступить в университет на юридический факультет, возможно, благодаря протекции Н. В. Вестмана – Мандельштам поступил на историко-филологический факультет университета в 1911 г., сменив вероисповедание.
Оба университет не окончили.
Как и Мандельштам, в 1912 г. и в 1915 г. сумевший избежать воинского призыва (его спасло обучение в университете), Г. Р. в 1915 г. не отправился в окопы Первой мировой войны (получив отсрочку по состоянию здоровья).
24 октября 1914 г. Г. Р. попытался покончить с собой – в декабре 1914 г. или в начале января 1915 г., если поверить Георгию Иванову, «Мандельштам стрелялся, конечно, неудачно».
Далее цепочка биографических перекличек между Г. Р. и Мандельштамом обрывается. В октябре 1918 г. Г. Р. пытается возобновить образование в университете и поступает на японско-китайский разряд факультета восточных языков. В феврале 1919 г. сгорает пансионат его отца в Мустамяках. 2 марта 1920 г. отец Г. Р. умирает. В начале лета 1921 г. Г. Р. – сотрудник эмигрантской газеты «Presse du soir», издававшейся в Стамбуле с 1920 по 1925 гг. Однако в 1923 г. он снова в Петрограде и живёт на Невском проспекте.
Что делал Г. Р. с 1923 г. по 1963 г. мы не знаем. Следующий известный факт о нём – в 1963 г. Г. Р. житель Аргентины и делится с читателями «Воздушных путей» воспоминаниями про общение с Мандельштамом в 1913 году.
К этим надёжным источникам для реконструкции биографии Г. Р. можно прибавить два, менее надёжных – очерк Мандельштама «Киев» 1926 года и его же повесть «Египетская марка» 1927–1928 годов.
Процитируем зачин очерка «Киев», в котором описывается конец весны – первая половина лета 1919 года:
Самый живучий город Украины. Стоят каштаны в свечках, розово-жёлтых хлопушках-султанах. Молодые дамы в контрабандных шёлковых жакетах. Погромный липовый пух в нервическом майском воздухе. Глазастые большеротые дети. Уличный сапожник работает под липами жизнерадостно и ритмично. Старые «молочарни», где северные пришельцы заедали простоквашей и пышками гром петлюровских пушек, – на местах. Они ещё помнят последнего киевского сноба, который ходил по Крещатику в панические дни в лаковых туфлях лодочках и с клетчатым пледом, разговаривая на самом вежливом птичьем языке. И помнят Гришеньку Рабиновича, бильярдного мазчика из петербургского кафе Рейтера, которому довелось на мгновение стать начальником уголовного розыска и милиции.
Мы не знаем точно, о Г. Р. или нет идёт речь в финальных строках этого фрагмента, но вероятность, что именно о нём – довольно высока. Как минимум, потому, что в адресном справочнике «Весь Петроград на 1917 год», кроме Григория Семёновича Рабиновича, проживавшего в 1917 г. по тому же адресу, что и в 1923 г. (Невский проспект, д. 112), отыскивается ещё только один Григорий Рабинович – и это директор правления акционерного общества и нефтеперерабатывающего завода, то есть явно не мазчик из кафе «Рейтер», располагавшегося в Петрограде на углу Невского проспекта и Садовой улицы. По предположению П. М. Нерлера, именно Г. Р. может упоминаться в письме Надежды Хазиной (будущей Надежды Мандельштам) к Мандельштаму, отправленном 17 сентября 1919 г.: «Подробности Вам расскажет Паня. О Гришеньке тоже».
То есть, Г. Р. после октября 1918 г., возможно, уехал в Киев, оттуда, как и Мандельштам, в Крым, оттуда – в Константинополь, в эмиграцию, где точно пробыл до 1 июня 1921 г., а потом (до 1923 г.) вернулся в Петроград. Маршрут причудливый, но для того времени вполне обычный.
И, наконец, – самое важное и самое спорное дополнение к биографии Г. Р., которое сформулируем в форме вопроса: не послужил ли он прототипом для третьестепенного персонажа повести Мандельштама «Египетская марка»?
Приведём здесь полностью соответствующий эпизод из произведения Мандельштама:
«Страховой старичок» Гешка Рабинович, как только родился, потребовал бланки для полисов и мыло Ралле. Жил он на Невском в крошечной девической квартирке. Его незаконная связь с какой-то Лизочкой умиляла всех. – Генрих Яковлевич спит, – говаривала Лизочка, приложив палец к губам, и вся вспыхивала. Она, конечно, надеялась – сумасшедшей надеждой, – что Генрих Яковлевич ещё подрастет и проживёт с ней долгие годы, что их розовый бездетный брак, освящённый архиереями из кофейни Филиппова, – только начало...
А Генрих Яковлевич с лёгкостью болонки бегал по лестницам и страховал на дожитие.
5 февраля 1928 года Давид Выгодский законспектировал в дневнике суждение Мандельштама о начальных главах романа Вениамина Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове», одна из частей которого была напечатана в журнале «Звезда» по соседству с «Египетской маркой»:
Все недовольны новым романом Каверина «Скандалист». Мандельштам, как всегда, брызжет слюной негодования. «Если он на 99% берёт портретные черты, фотографию, а один процент прибавляет от себя, что вздумается, так ведь это клевета… Или дай все сто процентов фотографичности, или делай, как настоящий художник, перемешай всё так, чтобы нельзя было разобрать, что откуда».
Как известно, в «Египетской марке» Мандельштам воспользовался и первым, и вторым своим рецептом. В ряде случаев он дал «все сто процентов фотографичности», очень точно и даже не меняя имён, отчеств и фамилий, изобразив людей, живших в Петрограде летом 1917 года (время действия повести), а в нескольких случаях «перемешал всё так», что нельзя или очень трудно «разобрать, что откуда».
Если наша гипотеза верна, то от прототипа (Григория Семёновича Рабиновича) к персонажу (Генриху Яковлевичу Рабиновичу) перешли «крошечная девическая квартирка на Невском», возможно – «какая-то Лизочка» (вспомним благодарственное объявление в «Новой русской жизни», данное Елизаветой Федоровной Казариновой), а, главное, суматошность, лёгкость и инфантильность, которые, судя по воспоминаниям, были присущи и Г. Р. («довольно непутёвому юноше») и самому Мандельштаму в юности.
То есть ключевая терапевтическая мольба автора «Египетской марки»: «Господи! Не сделай меня похожим на Парнока! Дай мне силы отличить себя от него», могла касаться не только Парнока.
Commenti